Это совсем не миссионерская статья. Миссионер говорит то, в чем уверен. А здесь автор не знает правильного ответа. Более того, автор не уверен, что он вообще есть – правильный ответ на так поставленный вопрос. Но за это мы и любим наше восточное христианское вероисповедание – за умение жить с вещами мало или даже совсем не вербализуемыми.
Последнее время церковные люди часто отвечают на вопрос об отношении Церкви к компьютеру, Интернету, к виртуализации жизни вообще — в виде чипов, ИНН, биометрических документов, сотовых телефонов и кредитных карт. Иногда, кажется, что мы отвечаем даже чаще, чем нас спрашивают. Может быть потому, что чувствуем себя современными и уверенными. Или, хотели бы выглядеть таковыми. Может быть потому, что нам кажется, что мы нащупали правильную мысль в этой теме. Общий смысл ответа на все эти вопросы, касающиеся виртуализации окружающей действительности, приблизительно один и тот же – это все внешнее, все это есть только инструмент, и, следовательно, не может повредить делу спасения. Как автомобиль. Или шлифовальный станок. Эта мысль приблизительная, но она общая, и звучит уже с такой церковной высоты, что противоречить ей особенно желания нет. Хотя такое решение, всё — таки, не закрывает вопроса совершенно.
Брашно, входящее в уста, не сквернит человека. Но монах с куском копченой колбасы нам как-то неприятен. Не смотря на то, что никаких обетов насчет мяса монах не дает, если приглядеться внимательно. И сигарета не только образ нашего физиологического бессилия, тут что-то большее. Силуан Афонский говорил купцу, предложившему ему папиросу: « А Вы попробуйте, перед тем как закурить, «Отче наш» прочитать…». Купцу это показалось неестественным и даже невозможным. А ведь это и не брашно, так, дым, практически виртуальность.
Мы отвергаем пищевые запреты Второзакония – ещё Василий Великий над человеком, который решил не есть свинину, смеялся. Заметим, оставаясь при этом аскетом и жесточайшим постником. Но сегодня мы скептически разглядываем уже и инерцию наших постов . Может быть мы ощутили в себе какую-то особенную силу, которой не было в религиозном человеке прежде? В том, что воздержание и самоограничение есть коренные христианские добродетели, мы ещё пока не сомневаемся? Или уже двигаем на их место свободу и самовыражение личности? Потому что одно другому не мешает? Мы в узкие врата верим всё так же безоговорочно или уже не так безоговорочно? Правила церковные давно уже испещрены нашими сносками и поправками. Причем поправки эти и сноски всё больше и больше не усложняют нашу жизнь.
Сама мысль о том, что входящее не сквернит, не так проста. В ней есть некоторое противоречие, например с рассуждением о том, что кто смотрит с вожделением, тот прелюбодействует в сердце своём. И здесь мы ближе всего к самой больной точке нашего вопроса. Мы понимаем, что виртуальное, и то, чем мы воспринимаем священное живут в нас очень близко. Почти что в одном и том же месте. Да, наверное, даже и не почти.
В реальном, не виртуальном быту мы ограничиваем воздействие мира на нас – в конце концов, мы просто закрываем окно поплотнее. А в виртуальном теперь уже быту, так ли мы уверены, что контролируем процесс взаимодействия с духом мира. Люди, виртуальности практически не причастные, легко относятся к этому воздействию. Причастные же выражаются осторожнее. В том же самом Интернете, кто-то сказал, что от человека, регулярно смотрящего порнографию остаётся одна шкурка. Жестко и ёмко сказано. Мне казалось, что человек этот понимал, о чем говорит. Речь вовсе не о зомбировании и 25 кадре. Есть дух мира – никто не может этого отрицать. Так же как его агрессивности и упорства. В чем наша уверенность, что мы не сорастворяемся миру в виртуальном пространстве? Духовные туда не ходят, а значит, у нас нет там никаких поводырей. «Будьте мудры, как змеи» – значит, будьте осторожны, а не нашпигованы текстами и цитатами от Авесты по Фукуяму. Цитаты и тексты не защищают и даже наоборот.
Те, кто исповедуют сегодня, физически ощущают, насколько понизился предохранительный уровень плотской жизни, насколько плотское захлестнуло человеческую жизнь и как мало сил у человека противиться этому наводнению. Здесь дело не в том, что повсюду, куда глядят глаза разбросаны возбуждающие изображения. И даже не в том, что дух мира ото всюду голосит о «свободе» и всячески провоцирует её и вынуждает. Здесь дело в том, что присутствие в нашей жизни виртуальной реальности резко понизило цену поступка, опасность последствий и ответственность за них.
Рассуждая о виртуальном, может быть мы должны более уверенно, и аргументировано начать рассуждать о совокупном грехе. Может быть, вообще эта проблема созрела уже для современного богословия? Может, стоит подумать о том, что участие в виртуализации для нас есть жертва миру, болезненная и опасная, как любая жертва, как уступка части самого себя, ради того что бы остаться свидетелем этих дней мира? Может быть, начав рассуждать так, мы выйдем на какую-то более реальную и твёрдую почву.
