Многое из того, о чем мы говорим, можно сказать только своим. Людям за оградой церковной многое, из важнейшего для нас, бывает совсем непонятно. Мы тушуемся, стараемся подбирать общие темы и общие слова, но иногда это совершенно напрасно. Время острых споров прошло или вот-вот пройдёт окончательно, и нам пора научиться говорить друг с другом, совершенно не опасаясь свидетелей.
Есть темы, о которых говорить с человеком не церковным вообще не интересно. Например, о браке. Потому что для нас брак — символ союза человека с Богом. Для нас физическая любовь, приводящая одного человека к другому — искра от бескрайнего костра Божией любви к человеку. Без ощущения этих истин самим естеством трудно даже начинать разговор. А ведь в этой теме, такой близкой и тесной для любого, всё совсем не просто. И мы знаем это опытно и маемся семейными муками или отсутствием их, и редко когда находим окончательные ответы и достигаем гармонии.
« Брак — постоянная, упорная и будничная жертва людей друг другу. Венцы брачные даны нам как бы в долг, как знаки и символы будущей победы над естественным эгоизмом человеческой природы. »
В самом отношении Церкви к человеческому брачному союзу есть напряжение и драматизм. Суть драмы и напряжения в том, что Церковь ждёт от нас, от людей плотских, духовного. Сама Церковь — лестница на небо. Но плоть на небо не может взойти. И супружество оживляет и обостряет это метафизическое противоречие.
Каждый, кто задумывался о браке серьёзно — не важно, когда — перед тем как связать себя, или пожив уже в этих узах, или решив вообще в своей жизни их избежать, обязательно запнётся и остановится перед словами апостола Павла из послания Коринфянам: «…хорошо человеку не касаться женщины. Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену,и каждая имей своего мужа…». Даже, если апостол и писал на греческом, думал он, всё равно, на иврите. В иврите слово «жена» — это слово«муж», поставленное в женском роде — «мужиня» мы бы сказали по-русски. Принижение женщины в Евангелии слышится только тем языкам, где «муж» и «жена» — два совсем разных слова.
«…Время уже коротко, так что имеющие жён должны быть, как не имеющие… и радующиеся, как не радующиеся… и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего… я хочу, что бы вы были без забот. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене… Говорю это не с тем, чтобы наложить на вас узы, но что бы вы благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения…». Как угодно мягко можно истолковывать эти слова,но они выражают давнишнюю, парадоксальную и настойчивую мысль церкви Христовой — есть два вида жизни человеческой. Они очень разные, они трудны в проживании, они вытекают один из другого и дополнительны друг ко другу.
И, правда, мы знаем монашество христианское, и знаем, как высока цена его в духовной жизни. Архиереи наши люди неженатые, а это значит, что мы признаем авторитет безбрачия и чувственной чистоты. Сами мы живём в основном по другому, но эта жизнь, в «образе ангельском» не кажется нам чужеродной и неестественной. Больше того, она оттеняет и углубляет нашу собственную брачную и чувственную жизнь, делает её сложнее и открывает в ней перспективы. Наверное, и монашествующие, глядя на наших детей и стяжания, задумываются о том, что любая жизнь,практическая или созерцательная, должна давать реальный, видимый и ощутимый плод.
Из всего нам доступного, брак, может быть, самое мистичное и таинственное. Он задуман, как преодоление ущербности пораженной грехом природы, как соединение распавшегося и теперь далёкого . В Божием замысле о браке есть реакция на наше отпадение, и физическое влечение есть парадоксальная метафора отношения Бога к человеку. Бог влечется к человеку и тянется к нему не только как родитель к собственному ребенку, но и как влюблённый к своей возлюбленной. Потому что тяготение к чаду есть тяготение к однообразной тебе природе, а тяготение к любимой есть преодоление разности природ.
В физической любви, человек, может быть, более всего богоподобен. Это интуитивно пыталась сформулировать мировая культура. Яснее всего эта интуиция выражена в «Песне песней». Данте поселяет свою возлюбленную на самой вершине рая, рядом с Богоматерью. Арабская любовная лирика пронизана томлением души жаждущей брака и практически из одного этого томления и состоит. Образ любви, возвышающей плотского человека до небес, стал метафорой духовного пути. И сегодня этот образ деградировал в культуре потому, что имеет не эстетическую, а духовную, религиозную природу. Постепенно став без религиозной,культура сама перестала эту метафору просто понимать.
Разрушить свой собственный или чужой брак, заменить его плотским или психологическим суррогатом потому есть невообразимая дерзость, что здесь, обильнее чем где бы то ни было текут потоки Промысла, потому что здесь творится самая важная часть Богочеловеческой истории, по большей части скрытая от нас. Не в том только дело, что браками причудливо смешивается человеческая кровь, что в потомстве соединяются далёкие друг от друга роды и расы. Потому что нас самих, самое ценное в нас взыскует браком Господь. Нам самим, именно в браке, открывает пути для будущей встречи с Собой и пути эти скрыты от посторонних, они интимны. Как духовное упражнение, семейная жизнь может быть сравнена с пустынной аскезой и монашеством.
Отношение Церкви к браку скрывает очень важный принцип христианской жизни. Мы ошибаемся, когда хотим заполнить весь мир. Христианин — соль земли, соль, а не хлеб, который солью солится. Мы призваны восполнять то малое, что даёт жизни настоящий вкус, чего нет, или не хватает вокруг нас до полноты мира. Всё новое понимание мира, которое даётся человеку в семейной жизни, становится нам доступным потому, что брак представляет постоянную уступку себя и дополнение другого. Брак — постоянная, упорная и будничная жертва людей друг другу. Венцы брачные даны нам как бы в долг, как знаки и символы будущей победы над естественным эгоизмом человеческой природы. И если мы стараемся жить так, то мы делаем то же, что делал аскет в пустыне, то же, что делает сегодня добрый монах — мы преодолеваем косность человеческой натуры,разжимаем тиски плоти и свидетельствуемо единстве и единственности церковного пути.