Миссионерский отдел московской митрополии

Моя мать ведёт свой род от Рюрика. Моя бабушка вышла за А.А. Хвостова, министра юстиции и внутренних дел при Николае II. Это одна сторона. Вторая сторона — это Арцыбушевы, мой дед был нотариусом его величества, который, уйдя на покой, поселился в Дивеево, где я и родился.

«Царствие Божие нудится, его берешь силой, и если ты идешь легко, то тебе нет ответа, а если ты принуждаешь себя, ломаешь себя внутренне, тогда идёт и покаяние. »

Я по профессии художник, но на 10 лет КГБ мне запретила работать, а это значит потеря квалификации. Когда я вернулся и был реабилитирован, пришлось восстанавливать снова себя. Это продолжалось 15 лет, и только в 1965 году я стал членом союза художников. Но это было прикладное искусство, не та, моя любимая живопись, к которой я стремился и в которой я работал. И поэтому этот процесс творчества, был заработочный процесс. Он проходил через художественный совет, и я был как бы закомплексован им, чтобы получить деньги. Поэтому я это исключаю из своей жизни.

В 64-ом году я попал в храм Ильи Обыденного. Меня батюшка где-то там приметил и сразу ввёл в алтарь, понимая, что я умею алтарничать (а я алтарничал с семилетнего возраста в Дивеево). И там я пробыл 38 лет, под руководством отца Владимира Смирнова, а ввёл меня о. Александр Егоров.

О творчестве

О. Владимир уже умер, Дивеево восстанавливалось. Меня туда призвали восстанавливать иконостас по единственной фотографии прежнего иконостаса в Троицком соборе. И как-то за всеночной мы разговорились с о. Александром о владыке Серафиме Звездинском, о Дивеево, о лагере, о людях, с которыми я встречался, он говорит: «А почему вы не пишете?», я говорю: «А кому это надо?», он ответил «Нам с вами, может и не надо, а людям, которые будут после нас, это просто необходимо, поэтому пишите.», я говорю: «Батюшка, я всё забыл!», он отвечает «Вы всё вспомните». Потом положил мне руку на голову, очень долго держал, так что у меня мурашки по спине поползли, потом перекрестил меня, благословил, и сказал: «Всё вспомните!». А я это пропустил мимо ушей, и ничего не вспоминал, а потом у меня совершенно неожиданно появилась необходимость писать.

о. Александр Егоров

Первая повесть — «Матушка Евдокия». Это Самаркандия, я там бывал очень часто, и встретил там архимандрита Серафима Сутурихина. Это был боговдохновенный старец, и я каждый год приезжал ему помогать в алтаре (подавать кадило и т.д.). Когда я писал «Матушку Евдокию», предо мною всплыло моё детство, после этой книги я написал «Милосердия Двери», начиная со своего рождения в Дивеево, и до реабилитации. Весь лагерь, вся Лубянка, вечная ссылка… Сперва издали 300 экземпляров этой книги, потом за мой счёт 600,а потом она пошла уже 5000-ми тиражами. Она попала за границу, и совершенно неожиданно для меня, к 90 — летию я получил уведомление о том, что я избран почётным членом европейской академии естественных наук, меня наградили 2-мя медалями академическими за лагерные рисунки. Вот судьба этой книги.

В ней я рассказываю о владыке Серафиме Звездинском, который принял у меня первую исповедь в семилетнем возрасте, он был в ссылке в Дивеево, а я был его посошником. Я рассказываю свою жизнь в Дивеево, жизнь нашего Дивеевского дома, монастыря, который вошёл в моё сознание с молоком матери. Это я описывал в моей книге, всё то, что повлияло на мою жизнь, которая прошла рядом с схиархимандритом Даниилом, потому что моя мать, овдовев в 24 года, не вышла замуж, и приняла тайное монашество. Подготавливал её схиархимандрит Даниил, о котором идут рассказы в моей книге «Потаённая жизнь души».

« Меня удивляет то, что комиссия по канонизации пользуется сталинской формулировкой для определения святости или несвятости. »

Это откровенная работа, которая шла от сердца к сердцу, от человека, который не умеет писать, но пишет сердцем, и поэтому она доходит до людей совершенно неожиданно для меня, она доходит и действует, потому что она не выдумана и написана не писателем. Вот, что я могу сказать об этой книге.

Дальше я написал «Милосердия Двери», «Потаенная жизнь души», «Дивеево — Саров — память сердца», издал проповедь владыки Серафима Звездинского, записанную в Дивеево моей мамой, «Вспомним прошлое с улыбкой», «Две последние дивеевские старицы». Всё это компонуется в трёх книгах. Первая уже вышла, а две другие скоро выйдут. В книге «Потаённая жизнь души» я пишу о жизни моей мамы, которой врачи сказали, что у неё декомпенсированный порок сердца, и она может умереть в любой момент. И, уходя в армию в 39 году, я написал ей, что я о ней ничего не знаю, и попросил что-нибудь написать о себе. Она написала записки, которые я несколько раз издавал, как «Записки Матушки Евдокии».
А потом я решил, что я снова должен о ней написать по запискам, поэтому я их как бы расшифровываю, как ребёнок. Там описывается владыка Серафим Клинков, который сыграл колоссальную роль в моей жизни.

Я был посошником владыки Серафима Звездинского, он меня облачил в стихарь, и я за ним на службах нёс его посох. И однажды на Пасху я стоял около царских врат, и заснул, и посох упал. Владыка Серафим вышел из алтаря, поднял посох, и так с ним и стоял, дал мне поспать. Это детское воспоминание о владыке Серафиме, который меня называл своим маленьким духовным сыном.

Портрет А.П. Арцыбушева

Дивеево

Мой дед, нотариус его величества, выстроил большой дом, в котором он и обосновался, и в котором я родился, родился мой брат Серафим. Получилось так, что наш дом и монастырь были как бы единым целым, потому что моя семья во всём просила совета у владыки Серафиме, который жил в монастыре. Он жил как бы главным помощником в нашем доме, и вообще во всём Дивеево. Получилось так, что все женщины в Арцыбушевском и Хвостовском роду заканчивали свою жизнь в постригах.

Потом нас отправили в ссылку в Муром, в котором собралась большая часть монашества из нашего монастыря. Мне было 11 лет, а брату 12. Поэтому Дивеево не покидало меня и внутренне и внешне. Потому, что в Муроме Дивеево, потом дивеевские сёстры в Москве меня находили, их было очень много в Обыденском храме, в который я пришёл в 64 году. А когда Троицкий собор отдали верующим, монахиня Серафима Булгакова написала письмо: «Что спишь? Ты художник, ты там родился, ты должен ехать и восстанавливать иконостас в Троицком соборе», и 5 лет я восстанавливал иконостас по единственной фотографии. Я нашёл архитекторов, мастеров, которые вместе со мной восстанавливали его, а также 2 киота, в котором стояла икона «Умиление Божьей Матери», перед которой скончался преподобный Серафим. После его кончины её передали в Дивеево, обитель Матери Божьей. Игуменьи дивеевские считали себя наместницами Богородицы, верховной игуменьи.

Теперь в Дивеево вошли люди другого духа, они никогда не жили в старом Дивеево. Поэтому то, что там сейчас делается, для меня неприемлемо. Они увлечены внешним благолепием, которого в деревне никогда не было. Она была очень скромна. А сейчас Дивеево богато, и не живёт по времени прп. Серафима. Например, прп. Серафим в своём пророчестве говорил, что он откроет мощи монахини Александры, схимонахини Марфы. Преподобный Серафим должен встать своим телом, на короткое время. А до него уже всё открыли…

О канонизации

« Человек обалдевает настолько, что не помнит, что сказал, а следователь пишет то, что ему нужно. Например: Вы верите в Бога?, Допрашиваемый — да, следователь пишет — нет, и даёт расписываться. »

Владыка Серафим Звездинский, ныне новомученик, был в ссылке в Дивеево. Когда умер патриарх Тихон, он оставил после себя 3-х место блюстителей. Двое из них моментально исчезли в камерах Лубянки. Остался один местоблюститель Пётр. Помощником Петра был Владыка Серафим Звездинский, которого правительство убрало в ссылку в Дивеево. Потом владыку начали отправлять в разные лагеря, и в конце расстреляли где-то в Сибири. Другой знакомый мне человек — это Серафим Клинков, архимандрит Даниловского монастыря, впоследствии схиархимандрит Даниил. После митрополита Сергия, который выступил со знаменитым воззванием, Церковь разделилась на поминающих и на непоминающих. Вторые не признавали Митрополита Сергия. Поминающие ушли в «подполье». Их вылавливали и стреляли. Впрочем, как и поминающих.

Владыка Серафим Звездинский

Отец Серафим во время войны оказался во Львове, оккупированном немцами. И там при немцах он служил в храме. Когда немцы уходили в Германию, они звали его с собой, но он отказался, сказав: «Я русский священник, я никуда не уйду». Когда пришли наши, его моментально посадили, обвинив в измене Родине, и дали ему 10 лет. Даниловский монастырь подал на его канонизацию, комиссия по канонизации отвергла его и сказала, что он изменник Родины.

Меня удивляет то, что комиссия пользуется сталинской формулировкой для определения святости или несвятости. Например, комиссия требует материалы на данное лицо. Предположим, это архиепископ Арсений; и смотрят, как он себя вёл на следствии (я сам прошёл следствие, и знаю, как там ведут себя люди), а человек, который знает, что его расстреляют, подписывает протокол не глядя… ему не дают спать в течение месяца, потому что идут ночные допросы по 12 часов.

Человек обалдевает настолько, что не помнит, что сказал, а следователь пишет то, что ему нужно. Например: Вы верите в Бога?, Допрашиваемый — да, следователь пишет — нет, и даёт расписываться. Допрашиваемый подписывает, не глядя. Следователю нужно снять ореол мученичества с человека, которого расстреляют. Поэтому цель следствия — как можно больше опоганить человека. И если комиссия копается в этих делах и считает это за правду, то я протестую, потому что я сам прошёл через это (у меня все зубы выбиты).

У меня очень много сторонников. На Лубянке человека вводили в состояние невменяемости. Оказывается, архимандрит Сампсон на следствии отказался от своего сана, да и не покаялся. Так он не знал, что он подписывает. В чём каяться-то? Я протестую, чтобы комиссия рассматривала следственные материалы допросов. Я спросил Святейшего Патриарха Кирилла: «Комиссия у нас всё-таки при Церкви?», и послал ему «Милосердия двери», заложив страницу про Лубянку.

О главном в жизни

У меня вчера была внучка, ей 24 года. Она спросила: «Дедушка, что главное в жизни?», я ответил: Церковь и Таинства. Приучи себя к тому, чтобы ходить в храм. Приучи себя к тому, чтобы идти на исповедь для того, чтобы скинуть с себя помойку греха. И подойди к Причастию, которое вводит в жизнь вечную, которое даётся нам во оставление грехов».

Это же я могу сказать молодёжи, потому что без Церкви спасение души невозможно. Человек должен выстроить вертикаль между сердцем и Богом. Когда она выстроена, тогда нет горизонтали. А когда она есть, человек растекается по горизонтали, его интересуют внешняя часть веры, а вера должна быть внутри, а не снаружи: когда только снаружи — это фарисейство.

Я в церкви с младенчества, поэтому она вошла в органическое вещество моей жизни. Хотя были отклонения, я падал, разбивался. Человек не может не пройти через это. Но нужно понимать, где грех, где добро. Как нужно идти в душ и помыть своё тело, так же нужно идти в церковь и помыть свою душу.

Если этого понятия нет, то человек так и остаётся на горизонтали. Нужно читать Евангелие. Там весь путь этой вертикали дан. Царствие Божие нудится, его берешь силой, и если ты идешь легко, то тебе нет ответа, а если ты принуждаешь себя, ломаешь себя внутренне, тогда идёт и покаяние.

Комментарий главного редактора портала «Инфомиссия.Ru»

А.П. Арцыбушев родился в Дивеево в 1919 году. Его дед был министром юстиции последнего Императора Всероссийского, страстотерпца царя Николая.

Он прошёл все ужасы сталинских тюрем и лагерей, был близок многим новомученикам и исповедникам ХХ века. Будучи художником, он не думал оставлять кисти ради пера. Но в восемьдесят лет, уступая уговорам друзей, он пишет свои первые воспоминания. С тех пор, за истекшее десятилетие, вышло восемь
его книг.

Суждения и оценки Алексея Петровича могут показаться резкими, но надо помнить, что они принадлежат человеку редкому — одному из последних свидетелей страшного