Миссионерский отдел московской митрополии

Как помочь бездомным людям? Как определить мошенника и реально нуждающегося? Какую роль государство и общественные организации играют в деле помощи бездомным людям? На эти и другие вопросы отвечает Емилиан Сосинский, руководитель Дома трудолюбия «Ной».

Двенадцать филиалов Дома трудолюбия располагаются на территории Москвы и Подмосковья, однако их деятельность нередко не находит поддержки не только со стороны местных жителей и государства, но и со стороны Церкви.

– Я хочу процитировать одного из Ваших коллег, который сказал, мне кажется, очень точную вещь: «Забей слово “бездомный” или “приют” в любой поисковик, выпадает информация только про животных. Бездомных людей общество старается просто не замечать». На мой взгляд, очень точное и справедливое утверждение. Почему так происходит?

– К сожалению, проблема настолько серьезная, что сейчас, когда государство стало хоть чуть-чуть к ней поворачиваться, выяснилось, что для того, чтобы ее как-то решать, надо даже законы менять, чуть ли не на уровне Конституции. Поэтому, к сожалению, намного выгоднее делать вид, что этой проблемы нет. Это намного проще, потому что уже сейчас надо вкладывать слишком много сил и средств в то, чтобы эту проблему решить.

Если к животным государство как-то поворачивается лицом (там нужны меньшие вложения), то с бездомными людьми всё намного труднее, поэтому до сих пор еще пытаются сделать вид, что этой проблемы нет.

– Все-таки государство – это государство, а речь идет об отношении общества. Почему у нас такое сложное отношение к бездомным людям?

– Большинство людей сталкиваются с бездомными в неприглядном виде, когда встречают их где-то в подъездах, на вокзалах, во дворах, подвалах, на теплотрассах. Обычно это происходит очень быстро: мимо прошел, либо отвернулся, либо что-то подал – и всё, человек из твоей жизни исчезает. Поэтому стараются особо об этом не думать. Те люди, которые связаны с ними, вынуждены обращать больше внимания на то, кто такие бездомные, должны пытаться действительно решить их проблему. Выясняется, что эти люди совершенно неоднородны. Я думаю, для многих будет неожиданным, что подавляющее большинство бездомных приехали в Московский регион именно с целью работать, то есть большинство из них не тунеядцы, которые только ходят и попрошайничают, а пока еще хотят работать. Другое дело, что в силу своих различных, в основном психических, отклонений от нормы они не могут работать самостоятельно, но считают нормальным жить за счет работы. Хотя растет среди них и тот процент, который считает, что работать совершенно не надо.

– Вы называете таких людей «люди улиц» и в одном из выступлений сказали, что «люди улиц – это духовные инвалиды, им нужна другая среда обитания». Почему?

– Во-первых, почему «люди улиц», а не «бездомные». Юридически бездомный человек, бомж (без определенного места жительства), – это тот, кто нигде не имеет регистрации, следовательно, не имеет места, где ему можно жить. Из бездомных людей половина имеет где-то регистрацию, но, несмотря на то что регистрация есть, живут они все равно на улицах. Поэтому этих людей правильнее называть «люди улиц», то есть независимо от штампа в паспорте живут они все равно на улице, этому разные причины.

И почему я называю их «духовными инвалидами». Потому что самостоятельно жить в обществе ответственной жизнью они не могут. Как инвалид физический не сможет самостоятельно залезть в общественный транспорт, куда-то подъехать, что-то сделать, в основном он нормальный человек, но есть какие-то отклонения, поэтому как все он быть не может.

У бездомных людей основное отклонение – то, что без общины, без каких-то правил, какого-то руководства самостоятельно жить нормальной жизнью они действительно не могут.

Если им подставить плечо, приделать какие-то «костыли», сделать специальную среду обитания, то это тоже будут абсолютно нормальные люди. Как для физических инвалидов сейчас очень делается очень многое: и пандусы, и специальные автобусы, и так далее, так должно быть и здесь.

– Вы говорите о том, что ваша работа направлена на то, чтобы поменять мировоззрение. В какую сторону? И от какого надо уйти?

– Самое главное, как я считаю, – это нормальное состояние человека, когда он живет, трудясь, живет благодаря тому, что сам зарабатывает себе на хлеб в поте лица своего. Первое, что обязательно надо, на мой взгляд, менять, – это распространяющееся в последние более чем двадцать лет понятие, что для того чтобы жить, совсем не обязательно работать, что труд, как по Конституции, – это право, а не обязанность, и поэтому вполне можно сказать: «Вы мне должны, а я если хочу, то буду». К сожалению, число таких людей среди бездомных сейчас составляет уже двадцать процентов. Они говорят: «Я вам не лошадь, чтобы работать». Раньше таких людей было десять процентов, то есть это число, к сожалению, растет. Если ничего не делать в этом направлении, то, думаю, с тех людей, которые живут на улицах, эта зараза перекинется и дальше, и люди скажут: «А зачем трудиться? Вы мне и так все должны». Естественно, государство, где все считают, что им все всё должны, а трудиться не должен никто, обречено.

Наш приют для бездомных находится под духовным руководством православного храма. Любые социальные дела, которые делает Церковь, должны являться фоном для несения духовной миссии.

То есть я вижу одной из основных наших задач – рассказать людям (заставлять их мы никак не можем) о тех духовных законах, на которых, в общем-то, строится этот мир и по которым все течет, рассказать о Боге, о том, чего Он хочет, Кто Он, какие у Него отношения с человеком. И если удается людей как-то заинтересовать, то, конечно, жизнь их меняется. У меня есть много примеров, когда человек, допустим, говорит: «Раньше при любой трудности я запивал, а сейчас при трудности я думаю, что, наверное, мне так полезнее, раз Господь это попускает». То есть это довольно серьезное изменение сознания, и человек не уходит в запой. Хотя действительно верующих среди бездомных, конечно, очень мало.

– Сколько лет уже существует приют, что он собой представляет? Сколько подопечных прошли через ваши руки?

– Дом трудолюбия «Ной» существует с 2011 года. Последние полгода или чуть больше я, к сожалению, не считал, а на тот момент, когда нам было четыре с половиной года, через нас прошло около шести тысяч человек. Сейчас уже больше: нам более пяти лет. Недавно мы считали, что двадцать два человека живут у нас пять лет, то есть с самого начала и до сих пор. Это одно из основных отличий Дома трудолюбия от реабилитационного центра. Это отличие, кстати, было в Доме трудолюбия отца Иоанна Кронштадтского, пример которого – это то, к чему мы пытаемся хоть как-то приблизиться.

Срока пребывания у нас нет. Любой реабилитационный центр подразумевает, что тебя реабилитировали и через какое-то время ты должен уйти.

Где-то это два месяца, где-то полгода, максимально, наверное, три года, больше вряд ли где-то бывает. Не знаю насчет подавляющего большинства, но жизнь показывает, что в большинстве случаев человек, к сожалению, возвращается к тому образу жизни, который он вел до реабилитационного центра. Поэтому я считаю, что должны быть организации, где этого срока нет. Если человек чувствует, что он получил нужную помощь и способен жить самостоятельно, двери на выход у нас, что называется, открыты всегда. Но если по какой-то причине он возвращается назад (а по нашим подопечным я вижу, что почти все они возвращаются), у него должна быть такая возможность. Не надо говорить: «Все, мы тебя отреабилитировали, до свидания». Для него это, к сожалению, дорога обратно на улицу.

– Вы сказали, что принимаете только людей, которые хотят измениться. Как вы это определяете? Составляете какую-то анкету, собеседование проводите? По каким критериям вы принимаете людей?

– Так как помещение к нам человека чисто добровольное, то, естественно, берем мы только тех людей, которые готовы жить по нашим правилам. Человеку рассказывают основные правила, дают анкету, где все они записаны, и он должен поставить много подписей под всеми основными правилами. Если человек говорит: «А кто вы такие? Почему я не могу выпить баночку пива? Я хочу!» – то мы его не возьмем. У нас полностью сухой закон, потому что подавляющее большинство бездомных людей либо алкозависимы, либо наркозависимы, поэтому ни глоточка сделать нельзя. Если человек говорит: «Почему я обязан работать? А если я не хочу? Это мое право!» – такого мы тоже не берем, потому что мы берем только тех, которые готовы трудиться для того, чтобы изменить свой образ жизни. Это основные правила, но их, естественно, гораздо больше.

На данный момент все люди улиц Московского региона, которые хотят измениться (готовы они или нет – покажет время), имеют возможность изменить свой уличный образ жизни, при котором, как неоднократно признавались сами бездомные, человек один день работает, два-три дня пьет, потом опять день работает и затем это пропивает.

Получается в лучшем случае два рабочих дня в неделю, а остальное время человек пьет. Чаще всего ему приходится еще что-то где-то воровать, как минимум какой-нибудь металл, чтобы было на что пить. То есть образ жизни на улице всегда связан с криминалом. Если люди не хотят добывать деньги криминально, они должны обманывать, чтобы им что-то подавали, в этом тоже ничего хорошего с духовной точки зрения нет. Устроиться на работу человеку, по которому видно, что он непонятно где ночевал и непонятно в каком состоянии находится, крайне трудно. Поэтому если человек хочет поменять этот улично-пьяный полукриминальный образ жизни, то пожалуйста – наши двери открыты, и такая возможность у него есть.

– В одном из интервью Вы сказали даже более резко, что большинство бездомных – это аферисты. Что Вы имели в виду?

– Я имел в виду тех бездомных, которые ходят и просят. Чаще всего приходят в храмы, стоят на паперти, на Арбате или еще где-нибудь, в переходах. Есть целые мафии, которые используют инвалидов в этом попрошайничестве. Я занимаюсь этой проблемой с 2003 года, и на тот момент, когда стал проводить свое так называемое исследование, оказалось, что

девяносто пять процентов людей, приходивших к нам в храм просить различные виды материальной помощи, – это действительно аферисты.

Когда я узнавал их истории, я все это тщательно проверял. Так вот, девяносто пять процентов все это придумывают, для того чтобы не работать, пить и вести тот образ жизни, который, конечно, намного легче, нежели работать. И когда они говорят: «А ты попробуй тут весь день постой, это такая же работа, это так же трудно», это неправда. Это в разы легче, именно поэтому они так и делают.

Я помню, одной такой женщине около храма мы предложили взять лопату, сказали: «Убери эту площадь у нас перед храмом, и мы тебе дадим деньги». У нее и полутора часов не ушло, ей дали за это пятьсот рублей, а она устроила скандал: «Я пойду к Патриарху, вы надо мной издеваетесь! За полтора часа я бы насобирала гораздо больше». И я так думаю, что она пошла писать куда-то жалобы.

То есть у человека, который попрошайничает, совершенно сдвинуты понятия о том, какие деньги каким трудом зарабатываются. Он считает, что, раз он вообще что-то сделал, ему, конечно, должны дать килограмм золота. Это очень ненормально, люди встают буквально с ног на голову, у них меняется внутри все.

Если не принимать какие-то меры к тому, чтобы уходить от этого, эта армия станет очень опасной. В Англии, Франции толпы иждивенцев, которые ничего не делают, живут на пособия и хотят только хлеба и зрелищ, в определенные моменты идут и переворачивают машины, бьют стекла, поджигают что-нибудь, потому что им снизили пособие: как это так? Они могли на это пособие туда, туда и туда, а теперь вот одно из «туда» убрали из пособия. Все, непорядок.

– Один из стереотипов связан с возможными болезнями, которые могут передаваться от бездомных. Есть ли какая-то статистика, исследования, насколько опасно работать или помогать бездомным на улице?

– Я могу сказать, что большинство болезней, которыми обычно пугают, то есть гепатиты, ВИЧ, циррозы, вообще просто так не передаются. Если у человека нет желания вступить с бездомным в половые отношения, колоться вместе с ним или еще что-нибудь, в принципе никакой опасности нет. Когда речь идет о туберкулезе, чесотке, педикулезе, здесь, конечно, опасность существует. Но опять же, если ты здоров, то, как говорил мне врач тубдиспансера, чтобы заболеть туберкулезом, надо посадить туберкулезника к себе на колени и он должен полчаса чихать тебе в нос. То есть это тоже не так просто, если у тебя к этому нет предрасположенности. Ну, конечно, могут переползти какие-нибудь вши или еще что-нибудь, но я бы не сказал, что существует какая-то серьезная опасность.

Кроме того, могу привести статистику, которую, кстати, подтвердили на конференции, связанной с бездомными, где я был. Там присутствовал один человек из сети противотуберкулезных диспансеров. По статистике, в Москве столько людей, больных туберкулезом в открытой форме, что их хватает на то, чтобы посадить одного в каждый автобус или троллейбус. То есть их довольно большое число, но массового заражения нет, потому что не так просто заразиться.

– Если говорить о криминогенной ситуации, по статистике как она изменяется в той конкретной местности, где находятся дома с вашими подопечными?

– Очень важный вопрос. Я недавно разговаривал еще с одним участковым на территории, где находится наш дом, перед этим были разговоры с другими участковыми. Поначалу, как правило, как только мы заезжаем, местные жители начинают возмущаться: «Кто вам разрешил?» – и идут жаловаться: «Вот, у нас теперь все стало хуже». Участковые же подтверждают, что с нашим присутствием криминогенная обстановка в худшую сторону не меняется.

Поэтому, когда звучат заявления: «У них там сплошные преступления, все местные жители сидят запуганные», это все неправда, это ложь, ничего такого нет. Я не знаю, чем это объясняется, но факт остается фактом.

Люди, находящиеся у нас, постоянно проходят контроль на алкотестерах, если есть подозрения, их проверяют на наркотесты. Выход за территорию должен быть только с разрешения. Как правило, если это рабочие дома, где люди ездят на работу, то утром бригады уехали на работу, вечером вернулись. Есть социальные дома для стариков, инвалидов, женщин и детей, у нас сейчас уже четыре таких дома, и в них проживают порядка двухсот пятидесяти человек. Там в течение недели в принципе нет выхода, один день недели выходной, и тогда они выходят, а все остальное время подопечные находятся на территории дома. Понятно, что многие из них недовольны, говорят, что это идет вразрез с Конституцией: «Я имею право, я такой же человек, как эти дачники вокруг, почему я не имею права ходить по их земле?» Но дачники часто считают по-другому и говорят: «Нет, ты не человек, ты не имеешь права ходить по нашей земле». Поэтому у нас довольно строгие ограничения, действительно свободного выхода нет. Видимо, все это сказывается на том, что криминогенная обстановка никак не меняется.

– Как много людей от вас уходят?

– Разная статистика, если брать рабочие дома и социальные. В социальных домах (повторяю, у нас там живут только старики, инвалиды, женщины и дети) текучка, в общем-то, маленькая. Честно скажу, цифру назвать не могу, но фактически за два года с момента открытия первого такого дома ушло, наверное, около тридцати процентов людей. Просто число людей выросло: если изначально, когда мы заехали в первый социальный дом, было двенадцать человек, то сейчас в наших социальных домах двести пятьдесят человек. Уходит из них не так много, потому что в силу возраста и здоровья уходить от нас – это для них только идти обратно попрошайничать либо если кто-то решил какие-то свои социальные проблемы. Но ни тех, ни других не так много.

В рабочих домах текучка гораздо больше: примерно сорок процентов людей в месяц. Они каждый день ездят на работу, и у нас они получают зарплату, то есть у них есть возможность и выпить, к сожалению. Но в оправдание могу сказать, что так в называемых реабилитационных центрах, в которых они тоже работают, но денег не получают (таких подавляющее большинство), пьют еще больше. Только у нас они, что называется, пьют на свои, а там они еще что-нибудь крадут с тех мест, где работают.

– Насколько вы помогаете социализации людей не только с точки зрения работы? Вы сказали, что кто-то решает свою ситуацию, может быть, семейную, или еще какую-то. Можете ли Вы привести примеры, когда людям помогали, например, возвращаться в семьи?

– Я бы начал с того, что после того, как человек трудится у нас месяц «без залетов», то есть не пьет и не отказывается от работы, мы ведем его на восстановление документов. К сожалению, сами бездомные восстановить себе документы не могут. Много разных причин, по которым человек, оказавшийся в такой ситуации, сам себе даже паспорт восстановить не сможет, и все, что связано с паспортом, соответственно, тоже. Мы восстанавливаем ему паспорт, дальше – страховой полис, пенсионный. Если человек прожил у нас «без залетов» полгода, он получает постоянную прописку. Что касается документирования, человек может у нас восстановить практически все. У нас есть соцработники, которые помогают людям восстановить пенсии, получить пособия материнские или по инвалидности. То есть с точки зрения документирования делается очень многое, и если нас с кем-то сравнивать, то мы в этом плане на очень хорошем счету.

Что касается того, решают ли люди свои проблемы. Многие оказываются у нас из-за того, что в какой-то момент остались без документов, им негде жить, работать. Находясь у нас, человек может не только восстановить документы, но и заработать денег на то, чтобы пойти жить в хостел, какое-то рабочее общежитие и самостоятельно работать. Много тех, которые, уходя от нас, что-то арендуют и дальше трудятся уже самостоятельно. Были случаи, и не единичные, когда, находясь у нас, люди смогли восстановить себе с помощью юриста, соцработников право на жилье.

Пока люди находятся у нас, они имеют выходные, когда могут заниматься своими делами. Есть случаи, когда, во время нахождения у нас, они восстановили отношения с родственниками. Если при попадании к нам эти отношения были разорваны и поэтому они и оказывались на улице, то, когда человек начинал трудиться, трезво жить, во многих случаях отношения восстанавливались. Люди опять получают прописку у своих родственников. Были случаи, когда человек сначала был прописан у нас, а потом звонит и говорит: «Все, они меня прописали обратно к себе, можете выписывать». Сейчас это, кстати, делается автоматически.

Если взять в процентном соотношении, то, конечно, таких случаев намного меньше, чем когда человек вновь, к сожалению, оказывается под забором. Я говорю все-таки о людях улиц, а не о тех, кто оказался там случайно и кому ты подставил плечо, и он опять пошел. Существует большая категория людей, являющихся теми самыми духовными инвалидами, которые жить самостоятельно, думаю, не смогут никогда. Поэтому надо просто принять это как должное: есть инвалид физический, и если у него ноги нет, она не вырастет, и есть инвалид духовный, который, к сожалению, самостоятельно жить не сможет. Просто жизнь, которой он может жить, надо сделать такой, чтобы она была действительно полезной для окружающих, полезной для него и не приносила никому вреда.

– Если кто-то увидит бездомного человека на улице, может ли он порекомендовать обратиться к вам? Где можно получить информацию? Какой-то телефон, сайт? Назовите, пожалуйста.

– У нас есть свой сайт, который называется dom-noi.ru. Если набрать в поисковике по-русски «Дом трудолюбия “Ной”», то и сайт высветится, и вся информация, которая есть. Иоанн Кронштадтский говорил: «Чем подавать нищим у храмов, лучше создать организацию, которая будет ими заниматься». Я полностью стою на этой же точке зрения. Если действительно хочешь помочь бездомному человеку, его надо отправлять в организацию, где будут менять его жизнь. То есть, если просто помочь ему где-то с едой, где-то с одеждой, это, как правило, к сожалению, приводит к тому, что человек свое положение не улучшает, а ухудшает. Поэтому лучше рассказывать ему о тех возможностях, которые есть у нас или в других организациях. У нас есть телефон диспетчера, которому можно позвонить, если бездомный согласен менять свою жизнь. Если не согласен, мы его, конечно, насильно к себе тянуть не будем. Можно сообщать о тех бездомных, которые хотят уйти с улицы.

И еще на нашем сайте – для нас это крайне важно – есть информация о том, как можно нам помогать. Это и финансовая, и волонтерская помощь. Там все контакты есть. Если есть желающие, которые хотят помогать именно так, то, конечно, просим подключаться к нашей работе, потому что выполнять ее нам одним очень тяжело.

— А как получилось, что лично Вы стали этим заниматься? Как Вы к этому пришли?

– В 2003 году я в первый раз переступил порог храма. До этого я был воинствующим атеистом, а в 2003 году жизнь у меня круто изменилась. И когда я начал потихонечку воцерковляться, пытался стать верующим, понял, что любой человек, если он действительно хочет стать верующим, кроме того чтобы ходить в храм, должен что-то делать. По словам святых (последним это говорил, наверное, Серафим Саровский), путей спасения всего три: либо ты благотворитель, либо постник, либо молитвенник. Легче спастись по тому, что тебе легче дается. Для меня легче заниматься спасением через работу с окружающими, через благотворительность. До этого у меня был уже опыт педагогической работы с трудными подростками. Поэтому работа с людьми, которые по своему душевному развитию как раз и есть повзрослевшие трудные «подростки», – путь более легкий, чем остальные. К сожалению, я не гигант духа, как, допустим, Лука Крымский, который хотел рисовать, но стал хирургом, потому что это было важнее, ведь для этого надо быть героем. Я пошел просто по тому пути, который для меня допустим и дается легче.

– Все-таки, когда речь идет о социальной деятельности Церкви, о благотворительности, чаще всего занимаются детьми-сиротами, многодетными семьями, то есть чем-то, так сказать, позитивным в общественном сознании. А Вы работаете с той темой, которая вызывает в обществе достаточно серьезное отторжение. Например, в течение многих лет в Москве, в храме святых Космы и Дамиана, кормили бездомных, но, так как находится храм в самом центре, власти запретили это кормление. Вы, насколько я знаю, тоже периодически сталкиваетесь с такими проблемами. Почему такое отношение в обществе и как найти какой-то компромисс в помощи бездомным?

– Во-первых, подчеркну, что наш приют для бездомных возник именно из кормления в храме Космы и Дамиана, который находится напротив мэрии Москвы, за памятником Юрию Долгорукому. Почему я занялся именно этим? Апостол написал, что у каждого какие-то свои таланты. В Библии, когда Господь призвал Моисея, то сказал ему: «Позови того-то и того-то, они сделают то-то и то-то», чуть ли не чертежи были даны, как сделать скинию. То есть у каждого человека есть какой-то свой дар. Мне проще заниматься с такими людьми, чем детьми или еще какими-то более позитивными, как Вы говорите, видами работы. Поэтому я иду по этому пути.

Это, конечно, встречает отторжение, но, как сказал кто-то из святых, наша жизнь так устроена, что чаще приходится выбирать не между хорошим и плохим, а между двух зол. На мой взгляд, делать так, чтобы эти люди жили, как, допустим, у нас в приюте, пусть и не такое светлое направление, как помогать детям, но это намного меньшее зло, чем когда эти люди предоставлены сами себе, несут угрозу и окружающим, и себе, и тому населенному пункту, в котором они находятся. Поэтому пусть это и далеко от совершенства, но это нужное дело, и я считаю, что кто-то обязательно должен им заниматься. Например, я счастлив, что есть возможность заниматься именно с этими людьми, мне она нравится.

– Давайте напомним, что это сеть приютов, состоящая из социальных приютов и приютов, в которых подопечные работают. Давайте расскажем о типичном дне ваших подопечных в социальном и рабочем приюте.

– На данный момент наша сеть состоит уже из четырнадцати домов, из которых пять – социальные дома, где проживают старики, инвалиды, женщины, дети, и девять – рабочие дома, в которых в основном живут трудоспособные мужчины. Пока труд, которым они занимаются, к сожалению, только тяжелый физический труд подсобных рабочих на стройках. Есть разные критерии, по которым трудно подобрать что-то другое: работники должны быть легко взаимозаменяемы, должны быть такие работы, чтобы не надо было учить человека, потому что он может выбыть по разным причинам и будет некому за него это доделывать. Поэтому работа, к сожалению, только такая.

У Иоанна Кронштадтского в Доме трудолюбия было двенадцать мастерских различных направлений. Это то, к чему мы стремимся, на что надеемся.

Там могли работать не только те, кто физически еще может копать, таскать и ломать, но и те, кто физически уже не мог делать что-то еще. К нам многие обращаются и говорят: «Я могу быть электриком», «Могу быть сварщиком» и так далее. Но у нас такие отдельные работы бывают крайне редко, поэтому мы всем вынуждены говорить: «Извините, у нас Вы будете только подсобным рабочим». Для них это крайне тяжело, поэтому мы очень надеемся, что с помощью общества, с помощью государства (может быть, оно повернется к нам все-таки лицом) все-таки удастся получать госзаказы на какие-то работы.

Могу привести пример. Я читал, что в Израиле государство поняло, что эти люди могут жить, к сожалению, только в общине, и для них создали производство прямо на территории поселения. То есть люди живут там, учатся этой работе и работают, им даже уходить не надо, ездить, как у нас, в разные концы города в поисках работы. Их детям дали возможность без экзаменов поступать в вузы, то есть там понимают, что детей из этого можно и нужно выдернуть. Сами эти люди, к сожалению, уже будут так жить до конца жизни, но все равно это нормальное существование, с той разницей, что индивидуальная жизнь заменяется на общинную.

Все люди, живущие в рабочих домах, ищут себе в основном поденные работы, ездят по одному или бригадами. Желательно получать деньги каждый день, максимум раз в сколько-то дней, из этих денег примерно половину они получают в виде зарплаты, а на вторую половину содержатся все рабочие дома и социальные, то есть она идет в «общий котел». Примерно семьдесят пять процентов средств, на которые содержится сеть приютов, – это зарплаты бездомных. То есть трудоспособные бездомные, кроме того что содержат себя, еще содержат стариков, инвалидов, женщин и детей. На данный момент у нас всего двадцать пять процентов – это благотворительные пожертвования. Государственных денег нет вообще. То есть если бы увеличилось число пожертвований либо государство стало как-то помогать, конечно, эту работу можно было бы расширить. Можно было бы сделать места на стройках не только в качестве подсобных рабочих, но можно было бы людей и обучать, и лечить, очень многое было бы можно делать. Пока, к сожалению, наша экономика состоит из того, что зарабатывают сами бездомные, плюс двадцать пять процентов пожертвований, больше мы пока развернуться не можем.

– Один из ваших подопечных сказал в интервью буквально следующее: «То, что должно делать государство, делают обычные люди». Это подтверждают как раз Ваши слова. Я знаю, что существует закон об основах социального обслуживания граждан Российской Федерации, об этом говорил и Президент России Владимир Владимирович Путин: социально ориентированные некоммерческие организации должны брать на себя часть государственных функций в социальной сфере. На это выделяются огромные средства, сейчас это находится в тренде. Почему вы не можете получить часть этих средств на работу с бездомными?

– Мы девять раз подавали заявки на различные гранты, куда могли, туда подавали. Девять раз мы не получили ничего. Каждый раз подача документов – это трата средств, потому что надо нанимать специалиста (у нас нет специалистов, которые могли бы это делать), и времени. Каждый раз это не оправдывалось, поэтому мы оставили это безнадежное, с моей точки зрения, дело. Ну сколько можно тратить на это? На эти деньги мы лучше возьмем еще несколько человек с улицы. У нас содержание одного человека обходится в семь с половиной тысяч. Пусть лучше эти деньги идут на то, чтобы люди жили у нас трезво и трудились, чем будут жить на улице.

Что касается государства, на бездомных программа не рассчитана вообще никак, потому что там все привязано к регистрации. У половины бездомных регистрации вообще нет и быть не может, потому что человек должен быть зарегистрирован в собственном жилье, а у них нет своего жилья. Есть соглашение между ФМС и соцзащитой о том, что бездомные должны быть зарегистрированы на территории социальных учреждений. Допустим, на Подмосковье выделено пятьдесят койкомест, где могут быть зарегистрированы бездомные, на Москву – тысяча двести, и то там регистрируют на месяц. В каждом регионе есть учреждения для бездомных, в которых они могут быть зарегистрированы, но примерно на тридцать койкомест. Больше там никого регистрировать не будут. То есть это в десятки, а то и в сотни раз меньше реального числа людей, живущих на улице. Поэтому вся социальная помощь проходит мимо и бездомных не касается вообще.

И так как категория бездомных вообще нигде не прописана, то нормативы, которые пытаются применить к организации, желающей стать поставщиком госуслуг, взяты ни много ни мало из пансионатов ветеранов труда. Могу привести цифру: допустим, в Москве (на мой взгляд, здесь эта работа ведется чуть ли не на самом высоком уровне во всей России) содержание обычного бездомного (если он не инвалид) обходится в сорок четыре тысячи в месяц, а если инвалид – шестьдесят пять тысяч в месяц. Я понимаю, что такие критерии были прописаны для ветеранов труда, это нормально. Но когда речь идет о людях, которые живут на улице, питаются чаще всего из помоек, то ставить им нормативы, сколько должно быть метров на человека, сколько лифтов должно быть в этом доме и сколько людей, которые обязательно получили какие-то «корочки», чтобы с ними работать, – это все абсолютно нереальные цифры. И статистика говорит сама за себя: нет ни одной официальной организации во всей России, у которой есть официальный приют для бездомных. На уровне сегодняшнего законодательства это невозможно. Поэтому программы, которые государство пытается сейчас делать, бездомных не касаются вообще никак.

– Существует много программ, по крайней мере мы знаем, в Москве: и кормят, и вещи собирают, есть «ангар спасения». Какие Вы могли бы выделить программы, схожие с вашей работой, и знаете ли о чем-то подобном в других регионах? Если нет, то как вообще подступать к этой теме? Вдруг кто-то из наших телезрителей захочет, как и Вы, посвятить жизнь этому делу.

– Все, что Вы перечислили, приют не организует. Да, их можно кормить, это даже попадет под грант. Можно купить продукты, раздать вещи, можно сделать какой-то пункт, где бездомные смогут обогреться, но все равно потом оттуда они будут должны уйти. Создать полноценный приют, в котором люди будут полноценно жить и трудиться, невозможно. Нет ни одной такой организации. Поэтому никаких аналогов я, к сожалению, привести не могу. Все остальные, работающие в этой сфере, делают то, что можно по законодательству, но, к сожалению, не делают главного, что нужно для бездомных. Как сказал Иоанн Кронштадтский, им надо дать жилье и работу, – вот этого им дать и не могут.

– Как же быть? Если открывать приюты в других регионах, с чего начинать?

– Я считаю, что Господь в Евангелии очень четко показал, что надо делать. Он всегда это показывал Своим примером: не только говорил, а делал. Вспомните, Он шел на нарушение законов, исцелял в субботу. Этого нельзя было делать по закону, который был даже сильнее, чем то, что у нас сейчас называется государственным законом. Даже если человеку плохо, в субботу ты не имеешь права им заниматься; вот когда можно будет по закону, тогда и займись. Не важно, что с человеком будет, но по закону сейчас нельзя. Наш государственный закон, который слабее того, что был тогда в Израиле, говорит, что помогать бездомным в плане организации для них жилья и работы нельзя и надо подождать, чтобы наступило то время, когда это будет можно делать. Большинство бездомных, которые сейчас на улице, до того времени, конечно, не доживут: кто-то из них просто замерзнет на улице, кто-то попадет в рабскую мафию, где их будут использовать как инструмент собирания денег, то есть они будут попрошайничать (это инвалиды либо матери с детьми).

Если дожидаться благоприятного времени, когда закон разрешит это делать, то сейчас надо просто сильно зажмуриться и сделать вид, что этих проблем нет: «Давайте подождем, пока закон это разрешит», как, в общем-то, многие и предлагают. Но Господь шел на нарушение всевозможных законов, делая то, что нужно, понимая, что крайне важно сделать это именно сейчас, когда есть нужда. Поэтому мы делаем, несмотря на то что нет закона, который сказал бы: «Да, так надо делать».

– По факту мы действительно закрываем глаза на эту проблему. Чем грозит эта ситуация, какова будет динамика? Увеличение числа бездомных? Как с ними придется работать в перспективе, если не заняться этой проблемой сейчас?

– Примерно с 2011 года, когда у нас появился приют, в два раза (сейчас, может быть, больше) увеличилось число тех бездомных, которые не хотят работать, то есть рост тунеядцев идет очень активно. Как раз около нашего храма Космы и Дамиана напротив мэрии Москвы, о котором мы сегодня говорили, достаточно было появиться одной женщине, которая стояла всегда пьяная и кричала: «Я вам не лошадь, чтобы работать», и за год их стало уже трое: еще два мужика точно так же стояли всегда пьяные, довольные, побирались и кричали, что они не лошади, чтобы работать. То есть число их растет очень быстро. В том году она осталась одна и теперь трезвая, потому что те двое умерли. Ведение пьяной жизни «как хочу» на улице длится в среднем три года, потом человек умирает. Насколько я знаю, схожая статистика в странах, где им дают такую возможность: «Пей, пожалуйста, вот тебе кабинет, где ты можешь напиться, уколоться, вот тебе место, где ты можешь жить», главное, что это вынесено куда-то за город. Есть, конечно, исключения.

Недавно в Москве умер человек, проживший на улице двадцать один год. Большинство все-таки умирают за три года.

Не знаю, будет ли расти их количество, вот качество точно будет меняться. Среди тех людей, которые сейчас все-таки считают, что работать – правильно, но они не могут, потому что пьют, им негде жить, либо еще что-то, большинство составят те, которые работать уже не хотят. Это заразно. Иоанн Кронштадтский не зря говорил, что того из них, кто, будучи здоров, отказывается работать, надо выгонять из города, потому что это рассадник заразы. Эта зараза распространяется очень быстро, и если сейчас мер не предпринимать, то, боюсь, число тех, кто будет тунеядствовать, сильно вырастет.

Идет один закон (его пока, слава Богу, не приняли, и надеюсь, что не примут), который предлагает другой вариант решения этой проблемы. Согласен, что это тоже решение, но, на мой взгляд, оно гораздо хуже: государство предлагает их всех посадить. Сделать примерно так, как было раньше: ЛТП, закон о тунеядстве, 101-й километр. Сейчас идея закона в том, чтобы создать сеть приемников-распределителей по территории всей России, и откуда человек приехал, там его и сажать. Первый раз он сидит два месяца, его выпускают, и если за два месяца он не смог найти постоянное жилье и работу, его сажают туда на год. Естественно, он его не найдет, потому что не учитывается психология этих людей, они поодиночке не могут. Год он отсидел, его реабилитировали, он выходит, и ему опять даны только два месяца, если он нашел постоянное жилье и работу, то остается, не нашел – сажают обратно.

Я считаю, что хотя и плохой, но это все-таки какой-то вариант решения данной проблемы. Не думаю, что он пройдет, и надеюсь, что не пройдет, потому что Дома трудолюбия, которые мы пытаемся внедрить, на мой взгляд, – вариант намного лучше.

Вот когда человек говорит: «Нет, я вам не лошадь, чтобы работать, я буду делать что хочу, а вы меня содержите», тогда его надо уже пускать по этому варианту. Такие дома при Екатерине назывались «для буйных ленивцев», которые были всегда.

Потом они, как правило, преобразовывались в тюрьмы. В Москве несколько известных тюрем – это именно бывшие дома для бездомных. То есть если человек упорно говорит: «Работать не буду, буду пить и делать, что хочу», на мой взгляд, его надо изолировать, потому что эта зараза действительно, к сожалению, передается.

– Насколько ситуация, которую мы видим в Москве, типична для других городов? Или это проблема только столицы?

– Я думаю, что проблема эта есть везде, но в таких масштабах, как в Московском регионе, вряд ли где-то еще есть. Точно неизвестно, сколько бездомных в Московском регионе. Самую маленькую цифру дает Департамент соцзащиты Москвы: она колеблется от шести до восемнадцати тысяч. Есть питерская организация «Ночлежка», которая работает с бездомными довольно давно и плодотворно, и если посчитать по их методике, то получается около ста тысяч. В Интернете, по-моему, в 2013 году, была цифра, которую дало МВД, – сорок тысяч. Это те люди, которые в какой-то момент оказываются на улице. Чаще всего, конечно, это те, кто приехал из разных регионов работать, у них по какой-то причине не получилось (чаще всего из-за алкоголя), и они остались на улице. То есть они то на улице, то где-то работают, поэтому получается такой разброс: от двенадцати до сорока и даже до ста тысяч. В Москве, конечно, больше всего таких людей.

– Считается, что очень важно помогать людям возвращаться в те места, откуда они приехали сюда на заработки. Насколько это эффективно? Вот вы покупаете человеку билет, сажаете на поезд – и…?

– Я этим занимался в Красногорске, когда только пришел в храм. Естественно, первое, что приходит в голову: человек оказался здесь в трудной ситуации, значит, его надо просто отправить назад. Изначально мы по незнанию давали им деньги на эти билеты. Из тех, кому мы давали деньги, не уезжал вообще никто, деньги чаще всего сразу уходили на выпивку. Если покупать билеты, то какая-то часть уезжает. Этим активно занимается православная служба «Милосердие», у них есть программа «Возвращение домой», по-моему, они отправляют порядка тридцати человек в месяц – это тот процент, который реально хочет уехать. Что такое тридцать человек, если взять даже среднюю цифру в сорок тысяч? Да, это какой-то процент, это нужно, действительно есть люди, которых отправь домой – и все проблемы решились. Но это очень маленький процент относительно всего числа, поэтому я считаю, что вкладывать в это столько различных средств неэффективно.

Кстати, если опять обратиться к Иоанну Кронштадтскому. Кронштадт был городом для ссыльных, и там им не давали ни жилья, ничего, они становились, что называется, бомжами. Отец Иоанн обращался к правительству: «Либо хватит их сюда посылать, либо, если вы не можете их сюда не посылать, давайте тогда здесь займемся обустройством их жизни». Сюда их сейчас никто не посылает, они едут сами, и сделать с этим невозможно ничего: все деревни обнищали, развалились, и люди уехали.

По рассказам о том, что творится в провинции, жить там не получится, тем более когда туда посылаешь человека, который еще и духовный инвалид.

Конечно, он никак не сможет там жить, там и нормальные-то люди жить не могут. Поэтому хочешь не хочешь, они все равно все здесь. Пытаться их каким-то образом отослать обратно на данный момент вообще утопия, это нереальный способ решить проблему бездомных.

– Вы говорите, что люди улиц – духовные инвалиды. Как идет духовное выздоровление, если оно возможно? Существует ли какое-то духовное попечение, окормление ваших подопечных?

– Начну со второй части.

Каждый раз, когда мы открываем новый приют, сразу идем к настоятелю ближайшего православного храма (как правило, это километр–полтора от приюта) и просим, чтобы он выделил священника или сам приходил к нам с духовными беседами. Проблем сразу получается две. Первая проблема – так как у нас люди работают, собираться на эти духовные беседы они могут не раньше часов девяти вечера, поэтому священники, как правило, не хотят этого делать. Во-вторых, есть такая позиция, что Русская Православная Церковь – это не секта, которая ходит по домам и вербует себе адептов: «У нас храмы открыты, если вам надо, вы к нам и придете». К сожалению, могу сказать по своему опыту работы с бездомными: они не пойдут.

Они ходят в храмы только тогда, когда надо побираться, если нет возможности еще где-то деньги получать. У меня был пример, когда я забирал человека с кормления, он сказал: «Можно в воскресенье в храм?» Я говорю: «Конечно, можно». Он сразу побежал и встал на паперть, то есть это то, для чего это им надо.

Эта позиция, к сожалению, не миссионерская: сами бездомные не пойдут, и, конечно, надо, чтобы батюшки ходили. Так как отношение чаще всего такое, то к нам батюшки ходят, как правило, не из ближайших храмов, а приезжают из Москвы или еще откуда-нибудь. То есть это те, кто действительно понимает, что это надо, и для кого это часть жизни. У нас всего несколько домов, куда ходит местный батюшка, а во всех остальных случаях либо приезжают из Москвы, либо это прихожане из нашего храма Космы и Дамиана и еще из других. Мы многих приглашаем, к нам приходят психологи, «анонимные алкоголики», еще кто-то. То есть мы стараемся делать так, чтобы эта душевно-духовная жизнь была, потому что без этого, думаю, человек никогда не изменится. Но пока, к сожалению, это далеко от того, как должно быть. Если мы сейчас все-таки сможем открыть социальный городок, под который арендовали лагерь под Сергиевым Посадом, то, надеюсь, благодаря соседству с Лаврой духовных бесед там будет больше. Тем более что Троице-Сергиева лавра действительно помогает нам в открытии этого городка. Я надеюсь, что там все-таки будет какой-то качественный сдвиг, потому что мы даже разговаривали о том, чтобы поставить на этой территории храм или как минимум часовню.

– Спасибо огромное за вашу работу. Надеюсь, что наша программа помогла телезрителям понять, почему необходимо работать с бездомными.

Источник ТК «Союз», записала Екатерина Самсонова