Современный мир ничем не отличается от мира Аристотеля и Платона, за исключением многократно увеличившейся скорости перемещения человека по планете и появления возможности практически мгновенной коммуникации между людьми. Вместе с тем сегодня так называемое «цивилизованное общество» стремится отмежеваться от своих исторических корней. Ужасающие последствия Второй Мировой войны, а также появление ядерного оружия, поставившего человечество на грань уничтожения, заставили мировое сообщество прийти к выводу о недопустимости насилия как в межгосударственных отношениях, так и в отношениях между людьми. Теперь принято говорить о постиндустриальном или информационном обществе, и, наверное, такие термины имеют право на существование. Идеология постмодернизма, фактически разрешившая человеку нарушать запреты и менять полюса этических норм также должна восприниматься нами как данность. Производство товаров народного потребления и продуктов питания достигло таких масштабов, что потребности в пище и одежде для тех, кому посчастливилось родиться в так называемых «цивилизованных странах», удовлетворены на много лет вперед. Казалось бы, таким образом почва для конфликтов между людьми здесь исчезает, ведь каждый оказывается освобожден от сковыващих его устремления догм и способность на физическую агрессию более не является необходим условием выживания – базовые потребности удовлетворены. Насилие, как способ утверждения самости, более не нужно. Однако изменить риторику гораздо проще, чем поменять человеческую природу. Сам по себе человек, как биологический вид, практически не изменился за многие тысячелетия истории цивилизации. Законы, по которым действует человеческая психика, также слабо подвержены переменам. Не смотря на то, что технологический прогресс дал человеку огромные возможности для реализации самых светлых и благородных идей, в нашем мире все еще остается место для войн, голода, геноцида, террора. Более того, чем интенсивнее официальная пропаганда продвигает идеи свободы, демократии и терпимости к инаковости, тем более серьезные усилия прилагает государственный репрессивный аппарат для поддержания общественного порядка, в особенности в противодействии террору и распространению экстремизма. В работах современных исследователей психологии терроризма и экстремизма Ф. Мохаддама[1] и М. Сейджмана[2], имевших возможность изучать непосредственно участников террористических и экстремистских организаций, отмечается, что чаще всего на путь насильственного противостояния обществу встают вовсе не обездоленные и доведенные до отчаяния бедняки, а выходцы из вполне обеспеченных семей. Социальная психология объясняет этот феномен эффектом относительной депривации, обнаруженном в результате масштабных исследований социальных конфликтов, проводившихся в середине прошлого века американскими учеными[3]. Сам термин «депривация» означает негативное психологическое состояние, образующееся в результате отсутствия удовлетворения (жизненно важных) потребностей. Однако психологический дискомфорт вызывает не только отсутствие удовлетворения базовых потребностей. Существует такое понятие как «сенсорная депривация», означающая переживание отсутствия внешнего раздражения сенсорных рецепторов организма. Понятие «относительная депривация» еще более сложное. Относительная депривация переживается человеком в результате ощущения несоответствия ожиданий собственных личностных достижений и имеющихся социальных потребностей. Современное общество диктует крайне высокий уровень потребления, где обладание вещью зачастую ставится во главу угла, вещи становятся предметами культа. В то же время, возможности удовлетворения сконструированных маркетологами потребностей у подавляющего большинства населения отсутствуют. Таким образом, рост показателя относительной депривации напрямую связан с распространением культа потребления, культа материальных ценностей, что происходит в условиях нашей страны одновременно со снижением доступности социальных лифтов.
Наиболее тяжелые последствия рост относительной депривации имеет в молодежной среде. В полном соответствии с выводами современной психологической науки, высокий уровень относительной депривации приводит к росту агресии, проявляемой прежде всего в форме физического и психологического насилия. Именно молодые люди оказываются наиболее склонны к формированию агрессивного поведенческого стереотипа, проявляющегося чаще всего в подростковых коллективах в форме «буллинга» — травли слабых, отличающихся от других сверстников, нередко сопровождающейся избиениями. Более того, именно в молодежной среде насилие имеет самые радикальные формы, что имеет отражение уже в криминальной хронике.
Несколько лет назад по России прокатилась волна преступлений насильственного характера, совершенных без иного мотива, кроме мотива расовой, национальной, религиозной или социальной нетерпимости. Проведенное автором в составе научного коллектива исследование социально-психологических особенностей лиц, совершивших тяжкие насильственные преступления по идеологическим мотивам, продемонстрировало наличие у них ряда общих устойчивых характерологических черт[4]. Был выделен особый тип личности, носитель которого оказывается предрасположен к участию в террористических и экстремистских акциях.
Во-первых, радикалов, способных на совершение противоправных действий по идеологическим мотивам отличают крайне высокие показатели шкалы авторитаризма, что иллюстрирует применимость выявленных указанных в работе Т. Адорно[5] авторитарной личности к современным экстремистам, чья преступная деятельность выявлена и доказана в суде, именно как деятельность, идеологически мотивированная. Как одно из ведущих свойств экстремистской личности здесь можно также выделить ригидность, или интеллектуальную уплощенность. Носитель этого свойства вовсе не обязательно имеет пониженный уровень интеллекта. Скорее оно характеризует неспособность к абстрактному мышлению, к высшей степени аналитического обобщения получаемой из внешней среды информации – созданию новых смыслов. Такой человек в своих суждениях обязательно должен опираться на чье-то авторитетное мнение, для выстраивания собственной позиции ему необходима идеологическая платформа, полученная извне. Вместе с тем, обретая некую систему координат, воспринимая систему ценностей, отражающую его картину мира, ригидный человек оказывается не способным отнестись к своим убеждениям критически. Попытки переубедить его оказываются безнадежными. Однако, существует возможность подверстать под сложившуюся у него картину мира новые факты и обстоятельства. Так, например, участникам различных радикальных групп, в том числе имеющих полярные идеологические установки и открыто враждующим между собой, можно разъяснить необходимость совместных действий, выстраивая для них образ общего врага и обещая одновременно победу в междуусобице, которая последует после того, как глобальная угрозообразующая субстанция будет устранена. В силу того, что носители экстремистского типа личности подвержены влиянию авторитета, в качестве которого выступает автор экстремистского текста, они оказываются готовы принять любую поведенческую стратегию, обоснованную им. Наглядной иллюстрацией этого свойства является совместное участие в протестном движении 2011-2012 г.г. ультра-националистических и антифашистских групп, до этого времени находившихся на разных идеологических полюсах и пребывавших в состоянии открытой и непримиримой вражды.
Второй отличительной чертой лиц, склонных к преступлениям против личности из экстремистских побуждений являются высокие показатели по шкале агрессии. Это свойство иллюстрирует стремление носителя экстремистского типа личности решать все возникающие проблемы силовым путем, изначальное отсутствие желания устанавливать конструктивный диалог со стороной, представляющей противоположные или просто отличающиеся взгляды на ту или иную ситуацию. В случае возникновения конфликта здесь существует только два варианта его развития – либо силовое подавление более слабого противника, либо раболепное подчинение более сильному. Являющаяся здесь важной составляющей общей агрессивности высокая самоагрессия демонстрирует прежде всего сложности в принятии себя, стремление к самомодернизации, основной целью которой становится обретение «силы», которая позволила бы, по мнению носителя экстремистского типа личности, обрести преимущество в конкурентной борьбе. Для таких людей характерно стремление к занятиям силовыми видами спорта и контактными единоборствами. Боевые искусства, требующие долгого совершенствования техники и духовной практики, для них являются непривлекательными.
В-третьих, экстремистскую личность отличает высокие значения по шкале экстернальности (внешний локус контроля). Для них характерно делегирование ответственности за свои неудачи, за трудности в налаживании межличностных отношений внешним факторам. Они не склонны к рефлексии, к поиску источника своих проблем внутри себя. Их самомодернизация не направлена на поиск собственного места в социальном окружении, ее целью является исключительно эгоистическое стремление к доминированию над окружающими. Будучи готовыми к подчинению силе, они в свою очередь стремятся подчинить себе более слабых. Свое право на социальное доминирование они рационализируют через декларирование собственной «особой общественной миссии», через идею собственной исключительной социальной роли. Этот фактор в значительной степени определяет необходимость существования в экстремистской картине мира «образа врага», как внешнего источника постоянной угрозы, на который переносится ответственность за все неудачи. Носитель экстремистского типа личности готов поверить любому, самому нелепому обвинению, прозвучавшему от участника референтной группы в адрес относимых к категории «враг». Для него изначальная злонамеренность окружающих является не требующим доказательства свойством объективной реальности.
Четвертым фактором, определяющим экстремистскую направленность личности, является фактор мизантропии. Негативное отношение к окружающим, основанное на крайнем недоверии, восприятие окружающего мира как исключительно враждебного являются особенностями носителя экстремистского типа личности. Реализовать естественный для каждого запрос на идентичность здесь оказывается возможным только через объединение людей со схожими личностными свойствами в малую референтную группу, сплоченную на основе общей идеологии, участие в которой закрепляется общей деятельностью. Численность таких «ячеек», как правило, не более 10-ти человек. Ввиду того, что личностные черты членов таких малых групп оказываются схожими, их участники получают удовлетворение имеющегося у них запроса на идентичность. Внутри группы носители экстремистского типа личности могут позволить себе быть искренними, не скрывать своих истинных убеждений, строить самые фантастичные и нелепые планы на будущее. Вместе с тем, у них не образуется отношений личной привязанности. Способность к эмпатии у носителя экстремистского типа личности понижена, для него не свойственно ставить себя на место другого человека, даже близкого. Иногда достаточно бывает непроверенных подозрений, чтобы агрессия членов такой группы была обращена на бывшего товарища, обвиненного в том или ином проступке либо просто объявленного врагом. Враг сразу оказывается дегуманизирован, деперсонализирован, лишен человеческого достоинства. Вчерашний товарищ, попавший в эту категорию, становится в глазах носителя экстремистского типа личности «нечеловеком». Осуществление в отношении «нечеловека» насильственных действий не воспринимается носителем экстремистского типа личности как социально неприемлемое поведение.
Пятым фактором, определяющим свойства экстремистского типа личности, является фактор паранойяльности. Он проявляется не только в виде сформированной устойчивой идеи о враждебности окружающей среды, но и в ощущении реальности этой исходящей от окружающего мира и людей угрозы. Человек, обладающий такими характерологическими особенностями, живет в постоянном ощущении опасности, и это ощущение оказывает сугубо негативное влияние на его поведенческие реакции. Не проходящее ощущение опасности порождает необходимость поиска ее источника и его нейтрализации, на что часто и направлена деятельность носителя экстремистского типа личности. Эмоциональный фон у такого человека понижен, он оказывается не способным переживать радость или печаль, ему не понятно удовольствие от дружеского общения или любовные переживания. Налаживание социальных контактов зачастую является для носителя экстремистского типа личности трудновыполнимой задачей, даже группирование здесь имеет сугубо инструментальную цель. Ощущение групповой идентичности оказывается иллюзией, ведущим группирующим фактором является здесь поиск терпеливого слушателя или помощника в том или ином виде деятельности. Как только групповая динамика перестает отвечать интересам того или иного участника, он стремится либо занять доминирующую позицию в группе, чтобы навязывать остальным ее участником свои решения в качестве групповых, либо выходит из группы. Единственным сдерживающим фактором для продолжения своего участия в группе может являться страх перед бывшими товарищами либо боязнь разоблачения, в случае реализации членами группы делинквентного поведения.
Следует отметить, что выделенные выше черты во многом являются пересекающимися и дополняющими друг друга. Их совокупность дает достаточно полное представление о наиболее ярко выраженных характерологических особенностях самых радикальных носителей экстремистского типа личности. Именно такие реципиенты, под воздействием экстремистской коммуникации оказываются общественно опасными. Нуждаясь в почве для самоактуализации в рамках той враждебной дуалистичной картины мира, которая является для них наиболее понятной, они оказываются готовыми к осуществлению преступной деятельности, вплоть до совершения насильственных преступлений и актов терроризма в рамках той идеологической платформы, которая подтвердит их мировоззрение, основанное на поиске образа врага. Коммуникация экстремистского текста оказывается направленной на побуждение к действию именно такого слушателя, как пуансон на матрицу она ложится на сформировавшийся у носителя экстремистской личности запрос на радикальную идеологию.
Открытым, тем не менее, остается вопрос о том, как формируется подобный сипмтомокомплекс. И здесь необходимо заметить, что с одной стороны, существуют некоторые конституциональные особенности, врожденные свойства организма, влияющие на формирования некоторых из перечисленных выше черт. Это, прежде всего, такие свойства, как ригидность и низкая способность к эмпатии. Конечно же, эмоционально холодному человеку с неразвитым интеллектом гораздо легче строить диалог с окружающими по агрессивному сценарию. Такой формат взаимоотношений вполне соответствует авторитарному типу: человек либо осущетвляет акт насилия по отношению к более слабому партнеру, либо подчиняется насилию со стороны более «авторитетного» партнера.
Однако подобный поведенческий сценарий может быть выработан и иным способом. Ряд черт характера, выделенных у исследованных лиц, имеет природу в негативной социализации, то есть они обусловлены проблемами взаимоотношений в семье и коллективах сверстников. Начиная с самого раннего возраста, еще в утробе матери, человек начинает диалог с окружающим миром. Новорожденный уже имеет определенный опыт коммуникации, который остается с ним всю оставшуюся жизнь. По мере взросления, ребенок учится общению с окружающими, и здесь очень важно, кто из взрослых будет рядом с ним. Ведь если в семье между взрослыми реализуется агрессивный сценарий взаимодействия (здесь имеется в виду не только и не столько физическое насилие, но и вербальная агрессия и иные ее формы), то вероятность трансляции его в поведении ребенка оказывается крайне высокой.
Все исследованные нами преступники воспитывались либо в неполных семьях, либо в семьях с неродным отцом. Диагностируется туманный, нечеткий, не конкретный образ отца: авторитетом у ребенка он не пользуется. На месте «значимого другого», образца для подражания, сильного и доброго отца у ребенка образуется лакуна, нуждающаяся в заполнении. Важно отметить, что исследованные подростки не получили в семье реального образца именно маскулинного поведения. Они вынуждены строить представления о нем в условиях отсутствия личного опыта общения. Между тем, во внешней среде, в СМИ или в массовой культуре идеальный мужчина, как правило, представляется как агрессивный, малоэмоциональный, безжалостный к противникам. Такую маску и стараются одеть на себя мальики-подростки, такого партнера ищут для себя девушки. Также следует отметить, что несмотря на то, что исследованные лица демонстрировали идеализацию образа собственной матери, близкого эмоционального контакта с ней исследованные нами лица не имели. Вообще, их отношение к родителям можно определить как «инструментальное», потребительское. В ситуации, когда родительский авторитет отсутствует, молодые люди ищут опоры на стороне, и обращают внимание они в сторону харизматичных лидеров общественного мнения. В случае, когда на этой роли оказывается талантливый педагог, или, к примеру, авторитетный священник, у ребенка появляется шанс на позитивный исход. Однако выбор подростков чаще всего делается в совершенно иной среде. С учетом повсеместного распространения социальных сетей, сегодня доступ к молодой аудитории получают люди, пропагандирующие насилие под маской патриотизма, борьбы за социальную справедливость или религиозные права. Чаще всего вовлечение в деятельность тех или иных деструктивных организаций и групп осуществляется через сетевое общение. Это создает иллюзию равенства в коммуникации, что является дополнительным фактором, закрепляющим контакт на уровне эмоций. Через виртуальное общение с лидерами общественного мнения, известными людьми молодой человек повышает самооценку, в следствие чего растут его притязания. Замещение фигуры отца на такого харизматика работает на подкрепление положительной Я-концепции, а родительский авторитет и авторитет педагогов вообще может сойти на нет.
Также установлено, что у преступников, совершавших акты насилия из экстремистских побуждений, имеются проблемы с построением образа будущего. Образ себя через 10, 20, 30 лет у них абстрактный, что в сочетании с завышенными социальными притязаниями работает на повышение уровня относительной депривации. У них отсутствует профессиональная идентичность. Они не имеют представления о той сфере занятости, в которой могли бы развиваться, о своей будущей социальной роли. На задаваемые в ходе интервью вопросы о желаемом будущем, идеальном для них стиле жизни, они, как правило, оказывались не способны ответить что-то определенное. Однако каждый из них нарисовал мысленную картину праздности и материального благополучия, близкие по звучанию образцам успешности, навязываемым современными масс-медиа (успех без усилия, удача, везение, чудо, желание прославиться). При этом испытуемые не демонстрировали не только наличия представления о реальных способах и реальных усилиях, сопровождающих достижения «успеха», но даже мысленного сценария реализации этих ожиданий, близкого к объективной реальности.
Все это легко уживается с «мессианским» характером ульрарадикальной идеологии, которую они исповедуют, весьма схожей с концепцией «космической войны», выделенной М. Юргенсмейером[6]. Согласно мнению последнего, объявив войну с нереальным, несуществующим противником («космическим врагом»), лидеры деструктивных организаций развызывают себе руки: такого противника нельзя победить, но ему нельзя и проиграть. Его не существует, и одновременно он может быть обнаружен повсеместно. Если взять за основу апокалиптические идеологии, положенные в основу неонацистской пропаганды, какие-либо достижения в современном состоянии общества объявляются бессмысленными ввиду скорого наступления «битвы богов», «конца света», глобального революционного процесса, всеразрушающего бунта, выжить в котором смогут только сильнейшие и достойнейшие. Мир в такой концепции является нестабильным, и любое сколь-нибудь значимое происшествие в нем может послужить началом наступления глобального катаклизма.
Все опрошенные в ходе исследования экстремисты, совершившие тяжкие и особо тяжкие преступления насильственного характера, рассказали, что увлечение радикальными политическими течениями появилось у них под влиянием общения в сети Интернет, в возрасте 14-17 лет. После усвоения базисной идеологической платформы, позволяющей рационализировать собственное нежелание осуществить социальный лифт, они потеряли интерес к получению образования и каких-либо необходимых для социальной адаптации навыков. Вместе с тем, объяснить, в чем конкретно состоит разделяемая ими идеология, они не могут, да для них это и не важно. Их размышления, после попадания в радикальную идеологическую яму получают возможность создания устойчивой положительной Я-концепции. Никто из исследованных преступников, даже после получения весьма сурового приговора суда не отказался от усвоенной идеологической модели, факт их осуждения лишь утверждает для них тезис о наличии в обществе социальной несправедливости.
Таким образом, лидеры молодежных экстремистских движений в России создают для своих адептов альтернативное социальное пространство, на которое у подростков имеется запрос, обусловленный устойчивыми характерологическими особенностями и эффектом относительной депривации. Осуществляется это зачастую путем формирования радикальных политических концепций, имеющих нередко религиозное или псевдорелигиозное обоснование, направленных на замещение существующих общественных и культурных ценностей, что реализует механизм психологической адаптации по типу отрицания. Создаваемый ими квазисоциум кажется подросткам привлекательным, дает им видимость освобождения от социального давления, создает ощущение причастности к формированию нового, совершенного общества, в котором им уготованы лидирующие позиции. В искусственной, игровой, фантазийной среде облегчаются контакты с объектами сексуального влечения, однако удовлетворение такого рода потребностей зачастую противоречит целям и задачам лидеров движений. Поддержание у бойцов состояния неудовлетворенности, способствование сублимации сексуальной энергии в агрессию больше соответствует их целям. Удовлетворения личностных амбиций, как и в любой другой социальной среде, удостаиваются лишь немногие, обладающие наиболее выраженными лидерскими качествами. Они либо продвигаются по карьерной лестнице в готовом квазисоциуме, либо на его идеологической основе создают свой, новый квазисоциум, привлекая в его ряды наиболее близких младших товарищей. Оставаясь верными усвоенной идеологической платформе, отдельные адепты, вступившие в противоречия с кем-то из лидеров групп, членами которых они являются, выделяются, создавая собственные группы, где уже они являются лидерами и толкователями мировоззрения. Основываясь на готовых идеологических моделях, одни вступают в конкурентную борьбу уже в статусе лидеров группы, и с целью привлечения уже в свою, вновь образованную группу большего количества адептов, они чаще всего переходят на более экстремальные по сравнению с исходными формы деятельности, способствуя эскалации насилия. Немногим более пятнадцати лет назад ношение альтернативной атрибутики или участие в уличном перформансе казалось молодым людям достаточно экстремальной формой самовыражения. Через несколько лет авторитетная молодежная организация уже должна была иметь в своем составе несколько боевиков-хулиганов, способных учинить погром или поджог. Потом необходимым стало наличие большого количества бойцов для рукопашных схваток, силовых акций. К 2007 году крупные города России захлестнула волна убийств на идеологической почве, а 2008 году там уже начали происходить взрывы, которые следует квалифицировать, как акты терроризма. После активной работы правоохранителей, казалось бы, проблема открытой пропаганды идеологии насилия среди молодежи была решена. Однако через несколько лет выяснилось, что ее распространение среди молодежи в последние годы носит латентный характер. Сегодня мы можем наблюдать в социальных сетях, что среди старшеклассников насилие не только не являетс неприемлемым поведенческим стереотипом – они гордятся своей способностью на насилие. Так, например, в своем аккаунте в социальной сети «ВКонтакте» 17-ти летний подросток ставит убийство человека и ухаживание за девушкой в один ряд:
Вместе с неоязычеством, получившим широкое распространение среди русских националистов в недалеком прошлом, сегодня мы наблюдаем ползучую экспансию радикального ислама:
Конечно же, для подростков суть религиозной идеологии вторична. Гораздо важнее для них эстетика, символ. Однако эта эстетика неразрывно связана с агрессией и насилием, что не может не настораживать.
Сегодня для локализации негативных последствий означенной проблемы требуются объединенные усилия государственных структур и общественных объединений, направленные на воспитание у подрастающего поколения веры в себя, в собственные силы. Конечно же, социальные проблемы современного общества не решить в один день. Но неравнодушие, проявленное каждым из нас, к проблемам наших юных сограждан, в сочетании с научно обоснованными воспитательными и образовательными мероприятиями способно изменить ситуацию к лучшему.
[1] Фатали Мохаддамам. Терроризм с точки зрения террористов: Что они переживают и думают, и почему обращаются к насилию. Москва: Форум, 2011 г.
[2] Сейджман M. Сетевые структуры терроризма. Mосква: Идея-Пресс, 2008
[3] Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. Санкт-Петербург: Питер, 2005 г.
[4] М.Г. Стадников, А.А. Щеглов. Социальная психология современного экстремизма. Москва: Авангард-центр, 2014 г.
[5] Адорно Теодор. Исследование авторитарной личности. — Москва: Серебряные нити, 2001.
[6] The New Cold War? Religious Nationalism Confronts the Secular State by Mark Juergensmeyer. University of California Press, 1993, 292 pp.
Алексей Аркадьевич Щеглов. Сотрудник ФГУП «ГлавНИВЦ» Управления делами Президента РФ